Найденный мир - Страница 67

– Они не осмелятся, – прохрипел Обручев.

– В Трансваале им ничего не мешало, – серьезно проговорил Злобин. – И заложников брали, и показательные расстрелы устраивали. Я сам читал.

– Нужен лагерь на берегу, – вмешался Горшенин. – У входа в бухту. Чтобы «Манджуру» сигнал подать. Пока мы в море, а эта немчура – в луже, ничего они «Манджуру» не сделают.

– Во-первых, сделают, – напомнил лейтенант. – Это для океанского плавания у них угля не достанет. А так – раскочегарят машины, и вперед. Им даже орудия расчехлять не придется. Затянет наш «Манджур» под киль, как шлюпку. А во-вторых, чем мы будем питаться? На берегу нет дичи.

– А что с нашими запасами? – спросил Обручев, выходя из ступора.

– Плохо, – признался Горшенин. – Мы-то думали, что нас еще позавчера сменят. Хорошо, немного мяса добыли. Еще день-два протянем, а дальше только воду хлебать.

– Поэтому я и спрашиваю, Владимир Афанасьевич: где нам лучше разбить временный лагерь вдали от бухты?

Геолог задумался.

– С равнины у Жарковского ручья мы видели на горизонте возвышенность, – ответил он в конце концов. – Там должна быть вода, там может быть укрытие от хищников, и там определенно будет добыча. И это практически в виду берега: мы не можем позволить себе слишком от него удаляться. Но как же быть с «Манджуром»?

– Павел Евграфович, – громоздкая тень Злобина качнулась в сторону тощего и приземистого горшенинского силуэта, – возьмет пару человек и разобьет стоянку на скалах у входа в бухту. Главное, чтобы у них нашлось, из чего разжечь сигнальный костер. Здешнее дерево не горит толком.

В стороне, близ центра лагеря, откуда доносились команды и ругань вполголоса, послышался какой-то шум. Обручев машинально обернулся, только чтобы убедиться, что в предательском мерцании Зарева разобрать ничего невозможно даже за два шага. Геолог вздрогнул от холода. Что-то коснулось его щеки. Он поднял руку: под пальцами было мокро. В воздухе кружили, садясь на одежду и лица, одинокие, редкие снежинки.

– Хорошо, что застуднело! – жизнерадостно заметил Горшенин. – Вы скажите, ваше высокоблагородие, от холода здешние крокодилы, динозаврии то есть, в спячку не впадают?

Вероятно, Обручев бы изрядно опозорился, если бы из темноты не выступил дерганой тенью Никольский.

– Владимир Афанасьевич, Катя вернулась! – в полный голос заявил он.

– Что вы орете? – огрызнулся геолог. – Над водой голос далеко разносится.

– Особенно по ночам, – согласился зоолог, не понижая тона. – Да им не до нас, там такая стрельба, я вижу…

– Я бы на вашем месте опасался «черных петухов», – мстительно предупредил Обручев. – И стимфалид.

Рядом с Никольским показалась из темноты монументальная туша тератавра. Динозавр попытался отхватить у своего благодетеля полу шинели, но зоолог ловко вырвал обслюнявленное сукно из клюва жадной твари, сунув взамен ветку. Тварь захрустела, перемалывая сухой, волокнистый хвощ, точно укроп. Снежинки ложились на костяной панцирь и не таяли.

– Значит, не впадают, – заключил боцманмат. – А жалко. Так бы их, спящих, и на вертел. Зато мясо само пришло.

– Но ведь какая умница! – восхищенным шепотом продолжал Никольский. – Тупая-тупая, а поняла, что с людьми сытнее и безопаснее.

В голове у Обручева что-то щелкнуло, соединяясь, да так громко, что геолог не удивился бы, обернись кто на шум.

– Послания апостольские хорошо помните, Александр Михайлович? – спросил он, шагнув к меланхоличной зверюге. – К фессалоникийцам, например?

– Признаться, не наизусть, – ответил озадаченный зоолог. – А что?

Обручев поднял с земли брошенный кем-то матросский мешок и аккуратно повесил на торчащий из динозавровой спины шип. Катя даже не шевельнулась.

– Ибо сказано, – промолвил он, – «если кто не хочет трудиться, тот и не ешь». Лейтенант! – окликнул он Злобина. – Подойдите к нам, будьте любезны. У меня появилась одна мысль…

На палубу «Манджура» ложились редкие снежинки. После бури на море стояла тишина: не штиль, отяготевший предвестием близкого шторма, а упокоение обессилевшей природы. Синее мерцание Зарева смешивалось с предрассветным сиянием на востоке, отсеченным от ртутно блестящего моря черным иззубренным лезвием прибрежных скал. Темный воздух наливался бестеневым светом.

– Доплыли, – с удовлетворением заключил мичман Шульц, с которым судьба опять столкнула Мушкетова – на сей раз на палубе. – Смотрите, Ручка торчит.

Сам геолог не смог бы ради спасения бессмертной души отличить скалы на входе в бухту от плотного строя таких же риолитовых утесов, тянувшихся вдоль побережья, сколько хватало глаз и дальше.

– Что… – пробормотал он. – Да нет, померещилось.

– Огни, – внезапно сообщил Шульц, подобравшись. – Огни на берегу.

– Что-то случилось? – по привычке переспросил геолог и тут же перебил себя: – Извините. Но что могло случиться? Ведь это же нам сигналят?

– Сигналят нам, – согласился мичман. – Оставайтесь тут.

Он скрылся в полумгле. Мушкетов остался один.

Огни вдалеке колыхались, и спустя минуту-другую молодой ученый сообразил, что происходит это не оттого, что покачивается на волнах канонерка: кто-то на берегу семафорил факелами.

Что могло случиться за неделю в охотничьем лагере? На ум приходило только нападение местных хищников: по описаниям Талы и Рэндольфа, птицы-дьяволы были достаточно опасны, чтобы загнать уцелевших на прибрежные скалы ждать избавления.

Тишину наполнил тяжелый топот сапог, разорвали команды, пробили резкие хлопки. «Манджур» ложился в дрейф. За спиной прижавшегося к релингу Мушкетова пробегали матросы. В конце концов он не выдержал рабочей суеты, в которой не мог принять участия, и спустился в кают-компанию.