Найденный мир - Страница 60

Береговой партии очень повезло: то ли пологий склон кратера все же заслонил лагерь от полной ярости шторма, то ли буря промчалась, не касаясь земли, но палатки уцелели почти все, кроме двух, унесенных ветром, и пострадавших не было, если не считать промерзших и промокших. Едва стало возможно выбраться наружу без того, чтобы затеряться в кромешной темноте, рассеченной дождем, за дело мигом взялся Горшенин. Под его руководством матросы сволокли оставшиеся в окрестностях лагеря «угольные пальмы» на кострище. Правда, поджечь их не удавалось долго: смолистая мякоть стволов не желала заниматься под ударами порывистого ветра. Пришлось извести на растопку изрядную порцию ценного керосина. В конце концов посреди лагеря заполыхал костер, настолько огромный и жаркий, что к нему не удавалось даже приблизиться, зато давший немного света и позволявший понемногу сушить промокшую одежду.

– Катя удрала, знаете? – проговорил зоолог, ополовинив кружку с чаем.

Обручев помотал головой.

– Выдрала с корнем хвощ, к которому был привязана веревка, и удрала, – продолжил Никольский. – Я думал, перекусит, нет, какое там… Вот же глупая скотина. Зацепится еще за что, застрянет, удавится.

– Интересно, что делают здешние животные в такую непогоду? – задумчиво проговорил геолог. – Те же «петухи». Где пережидают дождь, снег? Крупные ящеры, мы знаем, откочевывают на юг зимой. А мелкие? Они вроде птиц, значит, их не должен цепенить холод. Чем они питаются тогда?

– Меня больше занимает другое, – азартно продолжил Никольский, дохлебывая чай. – Если подумать: вы же сами говорите, что уже лет пятьдесят палеонтологи знают, что одновременно с динозаврами существовали мелкие млекопитающие. Но ведь рептилии избегают областей с арктическим климатом! Почему в полярных регионах не сложилась теплокровная фауна? И почему никому не пришло в голову, что динозавры – это не совсем рептилии?

– Потому что… – Обручев примолк. – А ведь мы, если вдуматься, не знаем толком мезозойских ископаемых полярного климата. Вот и все. Мы уже имели не один случай убедиться, что нам очень мало известно о животном мире этой эпохи.

– И о растительном, – поддержал зоолог. – Кстати, вы не видели Владимира Леонтьевича?

Обручев оглянулся, нашаривая взглядом палатку ботаника.

– Нет, – ответил он, – мне кажется, я с ним после бури вовсе не сталкивался. Может, он еще спит?

– Разве что ему буря не позволила глаз сомкнуть всю ночь, – отозвался Никольский. – Я бы и сам не отказался… но…

Обручев поморщился. В его палатке тоже промокло насквозь все, что не было упаковано в походный мешок. В том числе пострадали одеяла, одежда и, что особенно раздражало геолога, оставленный в спешке полевой дневник, из которого теперь можно было делать папье-маше.

– Надо бы его разбудить, – промолвил он. – Мне отчего-то кажется, что после того, как вокруг нашей стоянки не осталось смоляных пальм, Павлу Евграфовичу непросто будет обеспечить лагерь дровами. А этот животрепещущий вопрос – по ботанической части.

Он шагнул к палатке ботаника и отдернул клапан.

Словно сквозь вату геолог услышал тревожное «Владимир Афанасьевич, что с вами?» Никольского.

Обручеву не раз доводилось видеть покойников – в последний раз два дня тому назад. И то, что ботаник Комаров был мертв, поразило его, но не потрясло. В оцепенение геолога вогнало выражение иссиня-бледного лица. На нем застыли, смешавшись, адская мука и немыслимый ужас.

– С добры… – начал Никольский, заглядывая геологу через плечо, и осекся.

– Надо позвать лейтенанта, – проговорил Обручев, не сводя глаз с мертвеца. – Пусть… псалтирь почитает.

Он машинально перекрестился.

– И Павла Евграфовича, – добавил зоолог. – Вторую уже могилу придется кому-то долбить. Проклятое место, право слово.

– Сердце сдало, – решил Обручев. – В бурю…

– Нет, – Никольский покачал головой. – Смотрите.

– Куда? – не понял геолог.

– Рука. На запястье.

Теперь Обручев увидел: жирная запятая запекшейся крови.

– Он умер от яда, – уверенно произнес зоолог. – Что-то забралось к нему в палатку, как та зверушка. И ужалило.

– Укусило, – поправил геолог.

– Нет. Ранка только одна.

Оба замолкли. Обручев вернул клапан палатки на место, скрывая жуткую гримасу на лице покойника.

– С каждым часом этот берег становится все опаснее, – не выдержал напряжения Никольский.

– Ядовитые гады и хищные твари – еще не самая большая опасность, – мрачно посулил Обручев, покосившись на темнеющий вдали силуэт британского корабля, едва видимый во мгле над водой. – Когда же вернется «Манджур»?

– Не раньше завтрашнего дня, – уверенно ответил зоолог. – Я спрашивал у лейтенанта: в такую погоду к берегу приближаться – смерти подобно. Утихнет шторм, тогда можно будет войти в бухту. Если, конечно, «Манджур» ее отыщет к этому времени – мало ли куда его могло отнести.

О том, что корабль мог и не пережить бури, он не заговаривал.

– Вы, Владимир Афанасьевич, побудьте пока с усопшим, – проговорил Никольский. – Я позабочусь…

Он отошел, не договорив – о чем. Обручев остался. Несколько мгновений он смотрел на промокшую палатку.

– Проклятье, – с силой пробормотал он, пнув кучку щебня. Хотелось сорвать на чем-нибудь разочарование и злость, порожденные бессилием. Но ничего подходящего не нашлось. – Проклятье. Проклятье.

Открыв глаза, Майкл Харлоу с удивлением осознал, что пытается расстегнуть кобуру висевшего над койкой револьвера. Лишь затем он расслышал негромкое постукивание и понял, что именно этот звук заставил его протянуть руку за оружием. Стук в дверь каюты был непривычный – и вымотанный почти суточным бодрствованием рассудок определил его как опасность прежде, чем капитан-лейтенант проснулся до конца.