Найденный мир - Страница 58

– Однако! – просипел Никольский, всем весом прижимая к земле попытавшийся улететь край полотнища.

– Держите, вашбродь! – Горшенин затянул клапан, и в палатке стало тихо.

– Николай Егорович, – выдавил геолог, пытаясь выпутаться из ремня наплечной сумки. – Кажется, мы вас надолго стесним. До нашей палатки нам, боюсь…

– Дай бог нам всем без крыши не остаться, – проговорил лейтенант, с трудом перекрывая ослабевшим после болезни голосом грохот ветра. – Снесет, как пить дать…

Злобин вздохнул. После ранения он сильно осунулся, но глаза его потеряли нехороший лихорадочный блеск, так тревоживший зоолога. Похоже было, что опасность заражения отступила, и оставалось ждать, пока заживут раны, оставленные зубами и когтями стимфалиды. Скорее всего, дети и кони будут шарахаться от Злобина до конца его дней, но, по крайней мере, жизнь моряка оказалась вне опасности.

– «Поднял меня и заставил меня носиться по ветру и сокрушаешь меня».

– По вам, так это просто кара небесная выходит, – проворчал Никольский.

– Не кара, – лейтенант поднял палец. – «Господь говорил Иову из бури». Нам он ниспосылает испытание. – Он поворочался под одеялом. – Возможно, ему будет угодно лишить нас палаток.

Обручев только хмыкнул, пытаясь выпрямить ноги. В тесноте сделать это было трудновато.

– Палатку мы как-нибудь вчетвером удержим, – отозвался он. – Трудней будет дождаться, пока буря стихнет. Если Всевышний и желает испытать что-то, то, очевидно, наше терпение.

Дмитрий Мушкетов проснулся оттого, что его перестало мотать по койке.

Он не мог сказать, какой час на улице, – за иллюминатором стояла непроглядная темень. Корабль швыряло с волны на волну, но демонический голос бури, проникавший сквозь броню и переборки, утих. Черноту наполняли звуки штормовой ночи: скрип и скрежет, неясный гул, мерное биение поршней в паровых машинах, мелодии дерева и металла. В иное время молодой геолог, возможно, испытывал бы страх при мысли о том, что «Манджур» отдан на волю стихии. Сейчас им овладело облегчение оттого, что стихия отвратила свой мрачный взор от затерянного в океане корабля, пройдя мимо, к лежащим на восходе островам.

С осторожностью, нашаривая в темноте потерявшие привычность вещи, ученый зажег лампу. В ее тусклом свете можно было различить стрелки на циферблате. За непроницаемым слоем облаков поднималось в небеса невидимое солнце. Получалось, что страшная буря не помешала молодому человеку проспать большую часть ночи, хотя, спустившись с захлестываемой ледяными волнами палубы, он думал, что до самого утра ему придется сидеть, скорчившись, под негреющим одеялом, прислушиваясь к реву шторма и стонам гнущихся шпангоутов. Одежда, намокшая от первого шквала, конечно, за ночь ничуть не просохла. Пришлось, поминутно ударяясь то плечами, то головой, добывать из багажа сухую, вполголоса ругая себя: надо же было выйти на палубу без непромокаемого плаща.

В коридорах было одновременно клаустрофобически тесно и пугающе пусто. В такой обстановке принято описывать разные романтические ужасы, но никого страшней мичмана Шульца геолог не встретил. Румяная физиономия моряка поблекла от усталости.

– Что, Дмитрий Иванович, не спится? – с неубедительным интересом спросил моряк, пробираясь мимо прижавшегося к переборке Мушкетова к люку.

– Да я уже, признаться, выспался, – ответил молодой геолог, пытаясь понять, зачем вообще выбирался из каюты. Конечно, там душно и тесно… но в кают-компании не лучше, а на палубу в шторм лучше не соваться.

Шульц одобрительно мотнул головой.

– Однако. Ночью штормило немного.

– А сейчас? – полюбопытствовал Мушкетов.

За бортом выл ветер, но с невозмутимого остзейца сталось бы ответить «штиль».

– Стихает, – отозвался тот. – К полудню, должно быть, сможем повернуть обратно.

Геолог нахмурился. Навигация в Новом Свете вернулась к состоянию искусства: по незнакомым звездам, в неведомых морях ориентироваться с прежней точностью было невозможно. И куда буря занесла корабль, определенно моряки смогут сказать лишь по возвращении к уже знакомым берегам Земли Толля. Если «Манджур» не отнесло намного южнее отголосками течения.

– Я тревожусь за коллег, – вполголоса пояснил он. – В лагере. Бурей могло… Да и вообще, после рассказов уцелевших с «Фальконета»…

– Страшные байки это все, – убежденно проговорил Шульц. – Ничего с ними не случится.

Беседовать, перекрикивая рев бури, было почти невозможно. Пошевелиться, не рискуя сорвать с места подрагивающую под ударами ветра палатку, – тем более. Оставалось молча ежиться, с отвращением втягивая спертый, смрадный, стынущий воздух, то впадая в сонное забытье, то вздрагивая и просыпаясь. Было холодно. Казалось, что струи дождя за тонкой стеной брезента вот-вот начнут сосульками замерзать на лету. Сквозь плотную палаточную ткань ветер проходил, как сквозь марлю, выдувая остатки тепла, но не принося свежести. Некоторое время Обручев развлекал себя, пытаясь представить, как отреагируют на перемену погоды местные ящеры. Если хищники были, подобно птицам, теплокровны, то тератавр Катя походил на очень большую ящерицу. Вряд ли катоблепа смоет в море штормом, но при попытке представить себе засыпанного снегом динозавра геолог почувствовал, что его картина мира дает трещины. Гигантские бронтозавры, бредущие сквозь пургу, выхватывая из-под сугробов клочья ягеля…

Что-то заскреблось под краем брезента. Только тогда Обручев осознал, что буря стихает. Возможно, еще немного, и ему удастся выбраться наружу, не рискуя жизнью, доползти до своей палатки и там кое-как уснуть… И тут его скрутил ужас.